"Звук был и музыкой, и осмысленным словом, и живым голосом одновременно. От этого звука сладко заныло в середине костей, словно костный мозг радостно отзывался...
Бедный человек, голова - два уха! Молоточек - наковальня... Стремечко - уздечка... Улитка о трех витках, среднее ухо, забитое серными пробками, и евстахиева труба с чешуей отмершей кожи внутри... Десять корявых пальцев и грубый насос легких... Какая там музыка! Тень тени... Подобие подобия... Намек, повисающий в темноте...
Самые чуткие смазывают слезу, распластанную по нижнему веку... Тоска по музыке... Страдания по музыке...
...Но теперь это была другая музыка. Она говорила отчетливо и внятно о бессмысленности и необходимости красоты и сама была красотой - непререкаемой, ниспосланной, беспечной, ни к чему не пригодной - как птичье перо, мыльный пузырь или собранное из бархатных лепестков лиловое лицо анютиных глазок..." (Л. Улицкая)